Рождественская история
Онслоу

  – Нет! Неправда! Ты врешь! – крикнул Мартин. Он топнул ногой и толкнул Кейта в грудь изо всей силы.
   Тот попятился – скорее от неожиданности, чем от толчка. Удивленно посмотрел на друга, который отвернулся и отошел в угол. Кейт был ошеломлен такой реакцией на свои слова. Что он сказал такого? Мартин тяжело дышал, сердито глядя в стену. Похоже было, что он пытался сдержать слезы.
   – Послушай, я только хотел сказать…
   – Ты врешь, Кейт Диллингер, и мне всё равно, что ты хотел сказать! – он опять топнул ногой. Кейт открыл было рот, но не мог найти нужных слов.
   – Но всем известно…
   – Всем известно вранье, и ты врешь, и Санта Клаус есть! – Мартин снова топнул. Скрестил руки на груди. Двинул подбородком, скрипнув зубами.
   Кейт не знал, что делать. Ему и в голову не приходило, что Мартин всё еще верит в Санта Клауса. Для него это была лишь одна из глупостей, в которую взрослые пытаются заставить верить маленьких детей. Наивных детей. Об этом он и сказал, думая лишь посмеяться вместе с Мартином: «…всякими сказками вроде Санты Клауса взрослые добиваются от нас, чтобы мы хорошо себя вели…». Но стоило ему лишь произнести это, лицо Мартина нахмурилось, глаза недобро заблестели, а его маленькое тело напряглось, словно перед дракой. Кейт был поражен. Кто мог ожидать, что Мартин способен на такой гнев?
   Надо было мириться. Срочно.

  Осторожно, словно к дикому пугливому зверю, Кейт приблизился к другу. Бережно положил ладонь ему на плечо. Плечо отдернулось. Кейт опять коснулся его ладонью. Мартин опять попытался ее сбросить. Но на этот раз ладонь Кейта осталась на его плече. Кейт подождал, пока тепло ладони сольется с теплом плеча Мартина, и тихо заговорил.

– Мартин, пожалуйста… Не будем ссориться.
   Мартин шмыгнул носом, но продолжал молчать.
   – Я не хотел тебя обижать. Думал, тебе будет смешно.
   Мартин отодвинулся и отошел на пару шагов, отворачивая лицо.
   – Это не смешно, – его голос слегка дрожал.
   Кейт прикусил губу. Опять он ляпнул что-то не то.
   – Да нет, я хотел сказать, что взрослые – они вечно что-то выдумывают, чтобы заставить нас делать то, что им надо… – Кейт замолчал. Стоило ли это говорить? Но Мартин взглянул на него через плечо. Глаза его слегка покраснели, но слез не было.
   – Моя мама ничего не выдумывает, она всегда говорит правду.
   – Моя тоже, – Кейт нахмурился. – Отчим – не всегда... и думает, что я ему верю. Он считает меня идиотом.
   Мартин повернулся к Кейту. Руки его всё так же были скрещены на груди.
   – Так ты не смеялся над Сантой?
   Кейт шагнул к Мартину, мягко положил руки на его плечи. Посмотрел прямо в глаза.
   – Нет, конечно. Я не стал бы дразнить тебя.
   Мартин придвинулся и уткнулся лицом в грудь Кейта. Обнял его.
   – Значит, ты веришь в Санта Клауса? – голос Мартина звучал приглушенно.
   Кейт порадовался, что друг не видит его лицо, и соврал:
   – Да. Верю.
   Мартин выдохнул и прижался крепче. Вскоре друзья играли, как будто ничего не произошло.

  Они играли остаток вечера как обычно – в рыцарей и королей, волшебников и эльфов. Но Кейт заметил, что ничего из этого не было связано с приближающимся Рождеством, и Мартин был немного сдержаннее обычного. Надо было хорошо знать его, чтобы заметить это. Тем не менее, им было весело. Они много смеялись и боролись так же, как всегда. Кейт был счастлив. И, как обычно, опечалился, когда мать Мартина напомнила им, что уже поздно и Кейту пора домой.

  Вздохнув, Кейт поднялся с пола, где они, потные и разгоряченные борьбой лежали, переводя дыхание. Подал руку Мартину, помогая тому встать. Затем направился к двери.
   – Подожди, – сказал Мартин, – у меня идея….
   Он провел Кейта к столу и достал два карандаша и два листка бумаги.
   – Я знаю, как мы можем доказать, что Санта Клаус есть.
   – Да зачем, я же сказал, что верю…
   – Да, но я знаю, как мы можем это доказать. Возьми листок и карандаш, – второй листок и карандаш Мартин оставил себе. Кейт вздохнул и взял.
   – Каждый из нас напишет письмо Санте. О том, что мы действительно хотим получить на Рождество. Самое-самое главное желание. Никому не будем о нем говорить, даже друг другу. Затем отправим письма через трубу камина. А когда мы получим на Рождество, о чем просили, значит, Санта выполнил это, потому что кроме него мы никому не говорили.
   Кейт не сразу понял Мартина. А когда до него дошло, и он открыл было рот чтобы возразить, то Мартин уже что-то сосредоточенно писал на своем листке, закрывая его ладошкой и высунув язык. Озадаченно смотрел Кейт на друга, занятого своим письмом, затем пожал плечами.
   Ну и что, – подумал он, – просто напишу что-нибудь, а на Рождество скажу, что это был один из подарков, которые нашел под елкой... Мартин будет счастлив. И Кейт тоже. Он сел на кровать и положил свой листок и карандаш на тумбочку рядом.
  Что написать? Впрочем, какая разница – всё равно никто не узнает. Но написать хоть что-то было нужно, и вдруг он понял, что не может придумать ничего.
   В замешательстве Кейт грыз карандаш (за это, – думал он, – Мартин наверняка сделает замечание) и пытался что-нибудь придумать. Но ничего не приходило в голову.

  Ну ладно, – думал он, – раз всё равно никто не увидит, я могу написать, чего на самом деле действительно хочу…
   Но чего? Например, комплектующие к компьютеру – его уже пора апгрейдить. Или диски с играми, в которые он очень хотел бы играть на нем – таких было много. Но это всё не то… А то, о чем Кейт действительно мечтает, давно стало прошлым. Прошлым, которое не вернуть. Но, опять-таки, какая разница? Никто этого не прочитает…
   И он написал свое желание, прикрывая листок рукой.
   То, чего я действительно хочу – вновь увидеть моего отца.
   Кейт посмотрел на то, что написал. Удивился, что глаза защипало. Быстро дописал:
   Моего НАСТОЯЩЕГО отца.
   Кейт сложил листок так, чтобы надписи не было видно, и повернулся к Мартину.
   – Я написал. Приду домой – отправлю.
   – У тебя не получится, – нахмурился Мартин. – В вашем доме нет камина.
   – Ничего, отправлю по почте.
   – Нет, так вообще не выйдет. Пойдем, – Мартин схватил его за руку и потащил из комнаты. По лестнице они спустились в переднюю комнату уютного дома семьи Чернчинских. Мартин торжественно указал на камин, внутренность которого тихо мерцала от горящего пламени. Камин построил его отец как только они въехали в этот дом. Кейт нахмурился.
   – Но ведь огонь горит…
   – Ну и что?
   – А то, что если мы положим письма в камин, они сгорят.
   Сзади них зашелестела бумага. Оглянувшись, они увидели, что сидевший на кресле мистер Чернчинский, отец Мартина, выглянул из-за газеты, которую читал.
   – Ребята, что вы делаете?
   – Шлем письма Санте, – ответил Мартин, заставив Кейта покраснеть.
   – А, хорошо… – лицо мистера Чернчинского снова скрылось за газетой.
   – Вот как Санта получит их, – Мартин обернулся к Кейту. – Секрет в том, что надо бросить письма в камин с горящим пламенем. То, что в них написано, улетит вверх, через трубу. Если бы пламени не было, письма бы просто лежали.

  Кейт лишь покачал головой, слушая такие рассуждения. Но может быть, подумал он, так даже лучше. Он уже начинал раскаиваться, что доверил листу бумаги свое настоящее желание.
   Мартин подвинулся вплотную к ограде камина, сделанной из полированных булыжников и сел на пол.
   – Письмо Санте! – крикнул он и бросил свой листок в огонь. Листок потемнел, свернулся и вспыхнул маленькими язычками пламени. Через несколько секунд его не стало. Мартин потянул Кейта за руку, усадив рядом и приглашая сделать то же самое. Тот замахнулся было, чтобы бросить свой листок, но Мартин остановил его руку.
   – Надо сказать, кому письмо, иначе как оно дойдет?
   Кейт чувствовал себя глупо, но повиновался.
   – Письмо Санте! – и второй листок отправился в огонь. Так же потемнел, покоробился и вспыхнул. Кейт смотрел на искры и пепел, летящие вверх и снова почувствовал, что глаза его щиплет. Наверное, он чем-то заболел. Заворожено созерцал он танцующие языки пламени, не в силах сдвинуться с места, пока мама Мартина не подошла сзади, держа его куртку.
   – Кейт, поторопись, дорогой мой. Твоя бабушка тебя ждет, и ты знаешь, как она, бедная, беспокоится, когда тебя долго нет. Скоро ужин и я не знаю, что вы делали….
   Кейт перестал улавливать смысл слов. Просто чувствовал, как голос миссис Чернчинской обволакивает его, как теплый ветер. Ему нравилась забота миссис Чернчинской, хотя Кейт никогда не показывал этого. Бабушка, у которой жил Кейт, была уже слишком старенькой и хрупкой, а когда он был в доме мамы, то рядом всегда присутствовало нечто чужое. Этим нечто был отчим, который, казалось, постоянно следил за Кейтом своими маленькими свиными глазками и морщил свои нелепые усики.
   Проводив Кейта к двери, миссис Чернчинская крепко обняла его. Тщательно пригладила его волосы, пригласила заходить еще. Кейт дошел до угла и оглянулся. Она всё ещё стояла на крыльце. Они помахали друг другу на прощание. Кейт почувствовал, что легкая тоска, от которой щипало его глаза, растворилась в материнском тепле миссис Чернчинской.
   Кейт чуть-чуть улыбался, шагая по пустынной улице. Он думал о письмах Санте. Если бы только это могло случиться…Он вздохнул.

  Теперь надо сказать несколько слов о Рождестве. У этого дня есть секрет, и секрет этот нужно знать, чтобы понять, что такое Рождество. И любой ребенок знает этот секрет каждой клеточкой своего тела. Секрет в том, что Рождество никогда не наступает.
   Неважно, сколько дней ты его ждешь, неважно, как сильно тебе хочется, чтобы этот день пришел – он не приходит. Он всё время где-то в будущем, он всё ближе и ближе, но так и не приходит. И чем ближе он – тем медленнее приближается, словно собирается передумать и снова вернуться куда-то в отдаленное будущее. И вдруг один из дней чудесным образом оказывается кануном Рождества, и часы идут медленнее и медленнее, и каждую минуту тебя тянет посмотреть на их длинную стрелку – не сдвинулась ли она ещё немного. Медленно течёт время, и, наконец, наступает вечер, и телевизор напрасно пытается отвлечь от часов, а потом приходится укладываться в постель, – непривычно рано, – и лежать, ворочаясь с боку на бок и поглядывая на часы каждые несколько секунд. А потом солнечные лучи тихонько пробиваются сквозь шторы и воробьи чирикают под окном, и это ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ!

  Вечером накануне Рождества Кейт ворочался в своей постели. Он был в доме матери. Как и год назад, по случаю Рождества с отчимом было заключено перемирие – временной и хрупкое. То заворачиваясь в одеяло, то выбрасывая из-под него руки и ноги Кейт слышал, как мама и отчим возятся внизу. Они укладывали подарки под пластиковую ёлку в гостиной. Утром Кейт спустится в гостиную и изобразит радость при виде такого сюрприза, а его отчим, принужденно улыбаясь, скажет «это тебе от Санты», и Кейт должен будет этому верить.
   Так оно всё и будет. Неужели они в самом деле всё еще считают его маленьким?
   Кейт догадывался, что мама давно уже не считает, но почему-то не хочет оставлять старый ритуал. Может, по той же причине, что и сам Кейт. Он боялся коснуться этого дня неосторожным словом или спором. Дня, о котором у него осталось совсем немного воспоминаний – как они праздновали его с настоящим отцом.
   Внизу что-то стукнуло, донеслось приглушенное ругательство, которое Кейт не совсем расслышал, зато додумал. Он опять повернулся, натягивая одеяло плечом и чувствуя, как другой его конец стягивает бедро. Что он найдет под елкой завтра утром?
   Кейт попробовал помечтать об этом, но все мечты так или иначе были связаны с компьютером, а потому неисполнимы. По крайней мере, с помощью отчима, который не одобрял увлечение Кейта. Однажды Кейт случайно услышал, как отчим сердито говорил матери что «ребенок бездельничает, просиживая дни напролет за этой идиотской штукой». И что, по его мнению, «детям нужен свежий воздух» и «вредно часами пялиться в чёртов монитор, играя в эти дурацкие игры». К счастью, компьютер был вне досягаемости отчима – он принадлежал Кейту и стоял в доме бабушки, которая была лишь рада такой тихой игрушке внука.
   Что же он завтра найдет под елкой?
   Перед Рождеством заснуть невозможно, думал Кейт, даже если очень хочешь. И это хуже всего. Раньше ляжешь – раньше встанешь и получишь подарки, но он, видимо, лег слишком рано. И еще хуже, думал Кейт, то, что тело действительно пытается заснуть, а ум – не хочет, и ты продолжаешь бодрствовать в полусонном теле.

  Кейт попытался повернуться еще раз, но запутался в одеяле. Судорожно дернулся и лег на живот.
   Иногда ему хотелось быть младше и доверчивее, вроде Мартина. Тогда он мог бы уснуть в полной уверенности, что «Санта» положит под елочку новую видеокарту, которая была так нужна… Или какую-нибудь недавно вышедшую игру. Но чем сильнее надежда, думал Кейт, тем горче разочарование. А о чем бы он попросил Санту, если бы верил в него? Тут Кейт поморщился, вспомнив про дурацкий листок бумаги, на котором Мартин заставил его написать «самое-самое главное желание». Слава Богу, листок сгорел. Кейт бы умер со стыда, если бы кто-нибудь прочитал… Кейт повернулся на спину и угрюмо уставился в потолок. Но ведь, думал он, если желание всё равно никогда не исполнится, почему бы не желать и неисполнимого…
   Потолок сделал когда-то отец. Настоящий отец. Сразу после их переезда сюда. Кейту тогда было совсем немного лет, но он хорошо это помнит. Тогда он стоял в дверях, глядя на отца, сидевшего на стремянке. Волосы отца были забрызганы каплями белой краски. Кейт смеялся и говорил: «Папа, ты поседел!» и убегал, смеясь, а отец потом гонялся за ним по дому с валиком, которым красил потолок, шутливо грозясь и его превратить в «седого». А мама, тоже шутливо, разгоняла их кухонным полотенцем, говоря, что пора обедать. Сейчас ему казалось, что мама всё время смеялась тогда.
   Кейт повернулся на бок и свернулся в клубок, прижав колени к груди и подложив ладони под щеки. Веки его отяжелели, и, казалось, под ними насыпан песок. Мысли продолжали течь.
   Верил ли он когда-нибудь в Санту на самом деле, как Мартин? Разве что, когда отец был жив... Глаза уже болели. Он закрыл их и продолжал смотреть – в темноту под веками.
   Сказки всё это – Санта, Бог, волшебники... Мир устроен так, что норовит скорее забрать, чем дать. И ему всё равно, что ты чувствуешь и на что надеешься... А ведь было время, когда мир казался иным. Тогда ему дарили то, что он хотел. Время, когда он знал совершенно особую радость – разворачивать подарки. Теперь ее приходится изображать…
   Зрачки Кейта вращались, неясные фигуры проносились перед его взглядом в темноте. Тело его постепенно таяло, сознание мерцало, мысли двоились и расплывались.
   Тогда был Мишка, смутно вспоминалось Кейту. Он помнил, как его маленькие пальцы торопливо разворачивали яркую упаковку, открывая плюшевого медведя, такого огромного, что его почти невозможно было обнять. Медведь был одет в вечерний халат с золотым поясом и блестящие черные туфли. Крепко обняв его, сияющий от радости Кейт повернулся к отцу, чтобы порадоваться вместе с ним.
   Но не успел он повернуться, как начал проваливаться куда-то назад, невесомо падая в темную пустоту. Где не было ни Рождества, ни елок, ни ярких подарков, ни отца. Совсем один, в обнимку с выцветшим от времени медведем в лохмотьях, оставшихся от прежней нарядной одежды, проваливался он куда-то, и слезы текли по его лицу.
   – Не надо! – кричал он, и слова таяли в пустоте, где никто их не услышит…
   Но Мишка услышал его. Он повернул мохнатую морду, подмигнул черными пластмассовыми глазами и улыбнулся вышитым ртом. Затем выскользнул из объятий Кейта и поплыл вокруг него, улыбаясь. Ухватил руку Кейта и повлек за собой. Пространство неслось вокруг них и вдруг пахнуло хвоей и стало светлее.
   Свет вернулся. Лучи утреннего Солнца пронизывали темную хвою огромной рождественской ели. Под елью маленький мальчик возился с ярким свертком размером почти с него самого, маленькими пальцами неумело пытаясь развернуть блестящую обертку. Кейт хотел помочь ему, но мишкина лапа, сжимавшая его руку, остановила его. Пальцы мальчика нашарили, наконец, складку и торопливо рвали бумагу, из-под которой показалось коричневая мохнатая морда и черные глаза огромного плюшевого медведя. Мальчик отрывал от обертки одну полосу за другой, пока не освободил всего медведя, одетого в вечерний халат и блестящие черные туфли. Мальчик засмеялся и, отскочив и обернувшись, потянул медведя за собой, крича:
   – Папа, смотри, Мишка!
   Медленно, боясь вздохнуть, Кейт повернул лицо вслед за мальчиком.
   Там стоял отец Кейта. Не такой, каким Кейт его видел в последний раз, на больничной койке. Здоровый и сильный, каким он был до того, как мир забрал его силу.
   Слезы брызнули из глаз Кейта, горло его сжалось.

  Кейт наполовину проснулся, сжимая мокрую подушку. Слезы текли. Он всхлипнул и вытер слезы, чувствуя себя совершенно опустошенным. Оттолкнул подушку и сел, изо всех сил стараясь запомнить сон. Но чем больше он старался, тем быстрее сон ускользал от него.
   Вздохнув, Кейт встал и подошел к окну. Отодвинул штору, посмотрел на улицу. Там было так же пусто и тихо, как у него на душе. Солнце должно было вот-вот показаться из-за легких пурпурных облаков на востоке. Что же ему снилось? Он помнил лишь всепоглощающее чувство любви и близости. И почему-то плюшевого медведя.
   Недоуменно хмурясь, Кейт открыл дверцу шкафа, – осторожно, чтобы она не скрипнула, – и стал рыться внутри. Вытащил старого потрепанного медведя. Мишка давно уже здесь валялся, одежда его выцвела и истерлась, туфли порвались и запылились. Кейт разглядывал его, вспоминая. Да, вот он, Мишка.
   Сон медленно начал всплывать в памяти, и, словно снова погружаясь в него, Кейт невольно прижался к старому медведю.

  Вечером перед Рождеством Мартин ждал Санту на мягком диване у елки. Он приготовил для него стаканчик хереса и блюдце сладких пирожков. Над Мартином иногда смеялись, говоря, что угощение надо готовить в канун Рождества, а не в сам вечер праздника, но Мартин улыбался и отвечал, что в канун нельзя – Санта не может пить вино до Рождества, потому что он за рулем. В комнате было тепло. Мартин думал, что скоро уснет на диване, но это было неважно. Он закрыл глаза и позволил сну прийти.

  Проснулся он от мягкого касания белой бороды и приглушенного басовитого смешка. Борода щекотала его лицо, большие мягкие руки осторожно обнимали его. Мартин взглянул в сторону угощения. Стаканчик и блюдце были пусты. Он прижался к мягкому теплу и взглянул в улыбающиеся голубые глаза. Улыбнулся в ответ.
   – Ты еще помнишь меня, малыш…
   – Конечно, Санта, я всегда буду помнить тебя, – счастливо выдохнул Мартин.
   Санта хохотнул, живот его колыхнулся.
   – Не всегда. Ты вырастешь и забудешь.
   – Ни за что!
   – Так бывает… Только знай, что другие дети будут помнить меня, – голос его потеплел. – И что в каждом взрослом живет ребенок, который тоже помнит.
   Мартин уткнулся головой в мягкий живот и спросил:
   – Ты получил мое письмо?
   Санта взмахнул рукой и среди мелькнувшего дождика волшебных звездочек взял из воздуха листок бумаги.
   – «Дорогой Санта! – прочитал он. – Мне ничего не надо, только сделай так, чтобы желание моего друга Кейта исполнилось. Твой Мартин Чернчинский», – Санта улыбнулся. – Да, получил. Меня всегда радует, когда просят за других.
   – А…
   – Некоторые желания непросто исполнить, но я сделал для Кейта то, о чем он просил. А сейчас мне пора идти, миссис Клаус вот-вот приедет на оленьей упряжке. А тебе пора спать.

  Мартин вздохнул и снова прижался к его животу. Когда он проснется, он будет обнимать всего лишь большую подушку. Он знал это. И когда он расскажет родителям, как говорил с Сантой, те будут лишь улыбаться и качать головами.
   Но он знал также, что в каждом взрослом живет такой же ребенок, как он сам.
   Это знание подарил ему Санта.